сумку на плечо и застегнув теплую куртку под горло, – ведь я ничего не видела, кроме спорта, даже режим сна никогда не нарушала и не знаю, что такое вечерний город.
– Я могу… – я переступил с лапы на лапу, – я хотел бы что-то сделать для тебя.
– Ничего не нужно, это все и есть ради меня, я же сказала, – ответила Нейда, и я понял, что она совершенно права. – Хочешь что-то сделать – делай свою работу хорошо, голем, и пусть эта твоя Эйда надерет как следует зад физическому пределу.
– Эйда? Не Кьертарьярр? – спросил я, но вместо ответа Нейдойкеенн проверила карманы, нашла там завалявшийся ключ от пита, вытащила его, положила на кресло и прошла мимо меня к выходу.
Я все же окликнул ее:
– Вы были подругами с Тарьей?
– Мы были спортсменками, – ответила она, остановившись, чтобы произнести это, и скрылась из вида.
Я какое-то время стоял в пустотелой тишине спящего стадиона так, словно мне нужно куда-то, но место назначения я забыл. А потом я услышал звук, еле различимый. И двинулся на него. Довольно скоро я понял, что это звук льющейся воды, и значительное время спустя, миновав общее помещение пита, добрался до личного пространства спортсменок и там – до душевой. Что-то в звуке воды меня насторожило, и я прошел внутрь. Я чувствовал, что имею право, поскольку мы все сейчас пребывали в каком-то безвременье, где действуют другие законы и все возможно.
В душевой находилась одна Кьертарьярр. Она сидела на кафельном полу под струями горячей воды и плакала. Плакала в голос, плакала, не стесняясь.
В ту ночь Дейран стучал в двери собственного пита, ломился и требовал, в ту ночь мастерица ДиДи металась по ветвям Центра и работным домам, пытаясь отыскать Кейрру, в ту ночь Нейдойкеенн впервые поднялась на звенящем трамвае на холм и посмотрела на яркие огни неспящего города с высоты, в ту ночь я остался с Тарьей, хотя ничем не мог ей помочь, словно все результаты наших настойчивых действий, желаний и устремлений украл стадион, всосал в себя и передал в руки Эйхнару, чтобы он сделал с обвесами что-то… что-то неизвестное, что-то истинное, что-то волшебное, нечто единственно верное, и все, что мне было известно о его работе, – Эйхнар поет в порыве вдохновения очень неприличные песни, и голос у него неплохой.
В ту ночь я приблизился к Тарье, посмотрел ей в глаза и спросил:
– Вы были подругами?
– Да, – ответила она мне еле слышно через шорох широких струй, – да.
Следующим утром во время забега Кьертарьярр по непонятным никому причинам поставила городской рекорд.
Глава двадцать шестая: про чай
– А как… – снова начал задавать исполненным беспомощностью голосом свой вопрос Дейран, глядя попеременно то на прекрасные, сияющие желтой краской обвесы Кьертарьярр, то на державшего холодный термостакан у виска Эйхнара, от которого несло жутким перегаром. Тот простонал:
– Я не помню!.. Я вообще ничего не помню из того, что случилось вчера!
– Но ты же решил все проблемы! – вспыхнул Дейран. – Ты довел идею Эйды до совершенства! Ты не можешь не помнить, как именно!
– Парень, – Эйхнар посмотрел на юношу красными глазами, еле-еле сдержал отрыжку и искренне резюмировал: – Прости.
– Ну, очень часто лунные механики фиксируют каждое свое действие в протоколах или в ликре для секретарей, – подала голос Эйдераанн. – Возможно, если у Эйхнара осталась такая привычка…
– Меня выгнали из Низкого Ветра не только за то, что я пью, хотя я вообще-то не пью, – отозвался механик, приложив ко лбу поданный Дейраном новый термос с ледяной водой взамен нагревшегося, – а за то, что, когда я пью, я не записываю, что делаю.
– И не помнишь, что делал? – уточнил юноша.
– Никогда. Для меня это свет, свет… и ничего вообще не видно, и не помню.
– А… – набрал воздуха в грудь Дейран, но не нашелся с вопросом, и Эйхнар, согнувшись сидя, что-то невнятное простонал.
– Идите спать, – приняла, наконец, решение Эйда, и Эйхнар, обождав, когда пройдет новый приступ дурноты, вяло воспользовался этим разрешением. Бегунья подняла глаза на Дейрана и тихо повторила: – Идите оба.
Дейран не тронулся с места. Он только грустно, как смотрел бы на вагон отъезжающего поезда, перевел взгляд на обвесы Тарьи.
У нас в руках находилась настоящая машина победы, но получить доступ к ней мы, по иронии судьбы, не могли, да и сделали ее для собственной главной соперницы. Но пока что эти обвесы еще находились в нашем распоряжении, а значит, мы могли еще узнать их тайну.
Дейран молча направился к двери, видимо, для того чтобы ее закрыть, но появившийся в дверном проеме тренер Кьертарьярр не дал ему осуществить задуманное. Он выглядел как механоид, который скорее переломает нам ноги, чем позволит разлучить себя с этими обвесами. В какой-то момент озарения я осознал, что все, о чем соврала мастеру Райхару Эйда, все это действительно испытала на своей шкуре Кьертарьярр. Никаких доказательств я не имел и понимал, что однажды уже ошибся, и все же это показалось мне чем-то совершенно очевидным, ясным из контекста, из воздуха. Таким же ясным, как и то, что технику Тарьи у нас вырвут силой, если только мы коснемся их.
– Ты же не собираешься разбирать обвесы, правда? – уточнил тренер, поигрывая желваками.
Всем стало понятно, что ни намерения Дейрана, ни особенности вдохновения Эйхнара уже не секрет, что команда Тарьи в этом разобралась и что они знают, что мы не знаем, что именно сделали.
– Эти обвесы – часть командного оборудования, – попытался отстоять свое Дейран.
– Мы не команда, – поправила его появившаяся на пороге со стороны стадиона золотоглазая спортсменка, – мы союзники.
– Ты не хочешь влета в кубок? – уточнила у нее устало Эйдераанн.
– Я хочу бежать на финале сама, – холодно закончила разговор Кьертарьярр.
Я заметил, что за ее спиной стоят разнорабочие, готовые забрать обвесы. От Эйдераанн ждали всего одного слова, и она сказала его:
– Нет.
– В таком случае, – начала Кьертарьярр угрожающе, но Эйда ее прервала, отдав знак окончания разговора:
– Ты уволена.
Вероятно, тут следовало вступить в цивилизованную рукопашную дискуссию, но Эйдераанн коснулась ликровым клапаном ближайшей заводи. Сообщение об увольнении в Центр ушло.
Дейран постоял, наблюдая за тем, как грузчики забирают хранящие свои тайны обвесы, грустно проводил их взглядом, и на этом стало совсем тихо.
– Эйда, но… как же так? – спросил я, когда все окончательно стихло. – У тебя нет Чая скорости, нет преимущества в технике, у тебя травма
